Вся жизнь моя – прекрасная тщета

Ришат ХАЛИУЛЛИН
              От автора

Родился я в Башкирии в конце шестидесятых, так что в некотором смысле считаю себя шестидесятником. Стихи пишу с четырнадцати лет, первая публикация состоялась в 1983 году в газете «Октябрьский Нефтяник». Начальным азам мастерства стихосложения меня учили такие замечательные люди как Рашид Гарипов, Борис Елкин и Рамиль Хакимов. На заседания ЛИТО, которым руководил Рамиль Гарафович, приходилось ездить в Уфу ночным поездом, что само по себе для школьника старшего класса являлось незаурядным приключением. Эти нечастые, но весьма содержательные встречи оставили в моей душе глубокие следы светлых воспоминаний.
Уже более тридцати лет я живу в Санкт-Петербурге.
Окончил режиссерское отделение Ленинградского института культуры. Работал в разное время актером в мало кому известных театрах, а также руководителем самодеятельных коллективов. Последние лет двадцать тружусь на поприще рекламы. Воспитываю троих детей, все мальчики, старший – выпускник университета, младший ходит в младшую группу детского сада. Был десятилетний перерыв в творчестве. Но стихи все же сочинял – во сне, а когда просыпался, то казался себе младенцем, которого внезапно оторвали от материнской груди.


Вкушая рыбу

Вкушаю рыбу – пахнет донным илом,
заросшим прудом, Волгой, Доном, Нилом,
рачком бискайским, гребешком морским,
китом с глазами полными тоски,
медузой студенистой, рыбой-камень,
пропитанными ромом рыбаками,
железом красноватым рейнской верфи,
бензоловым душком кувейтской нефти.
Белеющими будто астронавты
кокосовыми пахнет островами,
туристкой в мыльном креме от загара,
бездумно возлежащей до заката.
Все рыба через жабры пропустила:
Байкал хрустальный, мутный шлам Керчи,
светящиеся стоки Фукусимы.
И целый мир во рту моем горчит.


Воспоминание об отце

Никак не выше минус сорока.
Отцу никак не больше сорока.
Он правит краном маленькой ногой,
он тянет ветку в Новый Уренгой.

Из космоса спускается озон,
едва теплей, чем сжиженный азот.
Суставы пробирает колкий зуд,
не греет ни солярка, ни мазут.

Отец ногою выжимает газ.
Стране как воздух требуется газ.
А кран крюком вонзается в трубу
и тащит будто рыбу за губу

туда, где за промерзлою тайгой
еще не старый Новый Уренгой.
Я дома. Мне пошел десятый год.
Я жду отца, а он все не идет.


Успешность и неспешность

Вельможной поступью, стремглав,
по миру шествует успешность,
а рядом тащится неспешность,
к сухому посоху припав.

Успешность, шинами шурша,
чуть свет спешит на биржу с дачи.
Неспешность, словно россыпь сдачи,
сгребает звезды не дыша.

Успешность звезды продала,
как медный лом в ознобной спешке.
Стоит с джакондовой усмешкой
неспешность грубо, как скала,

светясь мистическим огнем –
А с этим трудно не считаться.
Да будет вечно спотыкаться
успешность с треском об нее!


Военная карта

На старой военной карте все знаки и метки целы:
дороги, аэродромы, селенья, жд мосты.
На всем протяжении фронта венозного цвета стрелы
нацелены остриями на красный овал Москвы.

Взрыхляют бумагу траки в набухшем от хляби марте,
До самых корней изнанки вкопался армейский штаб.
Обозы подвод плетутся по скользкой разбитой карте.
Здесь вязнет в грязи полмира – такой у войны масштаб.

«А ну, подсоби, братишки!» И тысячи рук усталых
ногтями вонзятся в землю, чтоб Землю покрепче взять.
Впрягутся в планету кони, кроша удила устами,
и дрогнет под ними    карта, и двинутся стрелы вспять.


Шла женщина смеясь

Шла женщина одна и радостно смеялась,
из прожитого дня ей что-то вспоминалось.
Быть может, ей пришло хорошее известье,
что найден кошелек и деньги все на месте.
Что с барского плеча начальница, по дружбе, –
повысила оклад, продвинула по службе.

В таинственных глазах, как будто клад зарыта,
была такая весть, что много выше быта.
Она ладонь к губам прикладывала часто,
желая скрыть к губам прихлынувшее счастье.
А руку ту другой рукой сжимала крепче.
Но смех не отпускал, и вздрагивали плечи.

В тот неприметный день чудесное случилось:
шла женщина-волна, и глубь ее лучилась.
Не шла – текла, плещась, скупого мира мимо,
Уже почти любя, уже совсем любима.
Да мне ль ее судить взыскательно и строго:
шла женщина cмеясь и плача от восторга.


Где сильные?

                                                        Игорю Кравченко


Куда девались добрые и сильные
с улыбками застенчиво-красивыми,
не те что в залах тяжести массивные
на мускулах накаченных вальсируют,
а те, что как Титовы и Гагарины,
эпохой звонкой были нам подарены,
а те, что как Ландау и Курчатовы
для нас взнуздали атомы курчавые?

Где мудрые поэты и писатели
неcтойких душ искусные спасатели?
Твардовские где, Мандельштамы,
в метафорах не терпящие штампы?
Где Шефнеры, Рубцовы и Ваншенкины
Евгении хотя бы Евтушенки где?
Хочу я знать: «Где вы теперь, Утесовы?
Попрятались все что ли за утесами?
А Этуши, Мироновы, Раневские
с возвышенными лицами библейскими?
Где Фирсовы, Рагулины, Харламовы,
канадцев обводившие оравами?

Скажите мне кремлевские насельники
куда пропали люди наши сельские,
рабочие, конструкторы, строители?
Пришельцы что ли разом всех похитили?
Неужто олигархи – совесть нации
с небрежно растопыренными пальцами?
Неужто за один недолгий век
так обмельчал российский человек?

В какие небеса бездонно-синие
Ушли от нас красивые и сильные?


Бумажки

На бумажках скомканных и рваных,
среди всякой сыпкой чепухи,
как птенцы живут в моих карманах
молодые хрупкие стихи.

По лицу исхлестанный Бореем,
как в бреду бреду глотаю снег.
А стихи в руках горячих грею –
То ли птица, то ли человек.

Напою стихи высоким духом,
всыплю в ясли зерна спелых слов.
Затаясь, приникну чутким слухом:
может слог мой малость не здоров?

И стихам, и птицам нынче тяжко,
не в почете певческий талант.
Шелестят, топорщатся бумажки,
улететь, сердечные, хотят.


Жене

Люблю ступни твои девчачьи,
их, как малюток, алчу нянчить,
и, уподобившись щенку,
тереть хочу об них щеку.

Атласных щиколоток гладь
примусь всецело целовать,
и холить розовые пятки,
и возбранять им юркать в тапки.

Ты утром пальчиков горошки
обуешь в узкие сапожки,
изящно молнию рванешь.
И заискрит паркетом дрожь.


Нищенка

Возьми, старуха, пятьдесят рублей,
Они твои по праву воздаянья,
Они тебе за благосостоянье
Всех сытостью изнеженных людей.

Возьми еще, они твои вполне.
Не кланяйся, благодарить не нужно –
Они тебе за сына и за мужа,
Оставшихся в Афгане и Чечне.

За не родившихся детей твоих детей,
За стыд, за горьких слез твоих удушье,
Они тебе за наше равнодушье.
Возьми, старуха, пятьдесят рублей.


Прекрасная тщета

Картофельных очисток нищета,
их груды: не объять одним обхватом.
Вся жизнь моя – прекрасная тщета,
где я не стал ни правым, ни богатым.

Кому-то клубень зрелый как ядро
на стол к обеду скатится округло,
а мне кожурки падают в ведро.
И мне легко, и мне уже не трудно...


Кассир Полина Иванова

Девушка Полина Иванова,
Легкая, как струйка ветерка,
Продавец-кассир из гастронома
С бейджем на кармашке свитерка,

Сколько в Вас изящества простого,
Сколько красоты исконной в Вас,
Добрым покупателям просторно
В голубых озерах Ваших глаз.

На ребят Вы взглянете сурово –
Подмигнувший сам уже не рад –
Твердая моральная основа
Охладит любой настырный взгляд!

Словно Вы из времени иного,
Времени лорнеток и манто,
Словно Вы не Поля Иванова,
А мадам Полина Виардо.

Колотя по кнопкам кассы рьяно,
Задавая жизни ритм и стиль,
Вы могли бы мучить фортепьяно
Где-нибудь в салоне у Толстых...

Гастроном – сплошные перемены,
Все бегут за мнимым, что есть сил.
Будьте же всегда несовременны,
Дорогая девушка кассир!


Четыре женщины

Весна мне дочь. То бьет ее озноб,
То духотою мается в логу.
Потешно вздернув клейкую серьгу,
Капризное дитя целую в лоб.

А лето мне – законная жена.
Я жаден до своих исконных прав,
До утренних туманов, пряных трав,
И бархата вишневого вина.

Старушка осень мне родная мать.
В платочке, растрепавшемся слегка,
Стоит и машет вслед издалека,
И тщится что-то главное сказать.

В глаза последней женщине смотреть
Я даже в мыслях не решусь посметь.
Она по верным признакам зима.
Она внезапно явится сама.


Дети нас держат руками

На рассвете балконы вдоль улиц парят,
и как крыльями плещут белья рукавами.
Мы с тобой провожаем детей в детский сад,
дети нас не пускают и держат руками.

Мы заботой о хлебе насущном полны,
нашу жизнь до костей выедают квартплаты.
Мы больны неизбывной тревогой вины,
но никак не поймем, в чем же мы виноваты.

Под cтопами хрустит снега синего наст,
мы вдыхаем весну онемелыми ртами.
В этот тягостный миг нет счастливее нас,
дети нас не пускают и держат руками.


Березы рубят

Березы пилят по утру,
Березы рубят по нутру
И палят белую кору,
И пахнет баней на ветру.

Шипят сырые потроха –
Щепы и веток вороха,
В прорубленную синь высот
Парит невыбродивший сок.

Лежит земли бесценный труд –
Березы вылущенный труп
В своей чудовищной красе...
Здесь пустят новое шоссе.

 
По теме
Ирина Волк, телеграм - Башинформ Фото:Ирина Волк, телеграм Сотрудники управления МВД России по Стерлитамаку при мониторинге интернета выявили видеозаписи, на которых интернет-стример допустил высказывания, оправдывающие терроризм,
Башинформ
Внимание! Розыск! - УФССП по Республике Башкортостан Отделением судебных приставов по Стерлитамакскому району ГУФССП России по Республике Башкортостан за неуплату денежных средств на содержание несовершеннолетней дочери разыскивается Азнаев Азамат Дальмирович.
УФССП по Республике Башкортостан
В Уфе пройдет совещание по борьбе с онкологическими заболеваниями - Красное Знамя Как сообщает пресс-служба министерства здравоохранения Башкортостана, 29 марта в Уфе пройдет совещание «Борьба с онкологическими заболеваниями в Республике Башкортостан: диагностика, лечение, маршрутизация».
Красное Знамя
                                                                                                        На заседание Совета                                                                                              
ОМВД по Нефтекамску