О таких людях, как Наталья Михайловна Перфильева, говорят: «Мотор!» Конечно, сейчас не 60–70-е годы, когда жизнь была совсем другая, накал общественной, например, работы буквально зашкаливал и ни одно мероприятие не обходилось без Наташи Перфильевой. Но и теперь, даже за внешней сдержанностью, угадывается перфильевский темперамент и вкус к жизни. Когда-то в шутливой поздравительной газете друзья восклицали: «От каких же работаешь ты батарей?!» Зная Наталью Михайловну много лет, осмелюсь определить источник ее энергии. Это безмерная, преданная любовь к театру.
Мы сидим с ней в большой женской гримерке, знакомой, родной, где так комфортно она себя чувствует (не случайно для беседы выбрала именно это место). Время от времени сюда заглядывают ее любимые «девочки» – то Инна Романова, то Люба Буторина, то еще кто-нибудь. Взгляд Натальи Михайловны моментально наполняется сияющим теплом и готовностью помочь…
– Наталья Михайловна, невозможно представить себе Вас вне театра и театр без Вас…
– Я сама не представляю себе иной жизни. Кажется, я всегда была в театре и с театром. Как-то в гримерке собралась молодежь. Беседуем. И у меня вырвалась фраза: «Когда мы были в 1955-м на Декаде башкирского искусства в Москве…» Вдруг – тишина, все смотрят на меня с недоумением. Ведь мне тогда едва исполнилось шесть лет. А это действительно были мои первые гастроли, я ездила с родителями. Тогда традиция была – брать с собой жен, детей. Мы объездили весь Советский Союз.
– Это, конечно, благодаря родителям? Расскажите о них.
– Папа, Михаил Егорович Перфильев, служил в оркестре валторнистом. Мама, Тамара Александровна, когда-то танцевала в оперетте, была передвижная труппа, они там познакомились перед войной. Папа – сибиряк, окончил в Москве училище имени Ипполитова-Иванова, поступил в консерваторию, но тут началась война. Он ушел на фронт, а после войны мама его перетянула в Уфу. Стали работать в театре, папа – в оркестре, позже преподавал в училище искусств. Мама проработала в театральной библиотеке до самой смерти.
– Первое появление в театре запомнилось?
– Наверное, это как раз Декада. Запомнился Большой театр, где проходили выступления. Встреча папы с друзьями, с которыми учился. Вспоминали, как в общежитии жили, как голодали, выручали друг друга. Я слушала разинув рот. Я гордилась папой.
Дирижер Альтерман, когда приехал в Уфу и послушал папу, сказал: «Таких музыкантов не в каждом театре найдешь». Или еще случай. Ярослав Антонович Вощак проводит первую репетицию «Дон Карлоса»… Действие начинается квартетом валторн. Он остановился, повернулся к музыкантам и проговорил с восхищением: «Чтобы в Уфе – такая группа валторн!..» Вощак папу обожал. Осталось много папиных учеников, не забывают его.
– Вы единственный ребенок в семье?
– Старший брат год назад скончался. Работал заместителем директора крупного завода, но был разносторонне одаренным человеком: пел, танцевал, сочинял стихи.
– Когда у Вас проявился интерес к музыке, театральному искусству, и как он поддерживался?
– Я с малых лет танцевала, пела. Приехала комиссия из Ленинграда набирать детей в хореографическое училище. Я и танцевала, и пела «под Ружену Сикор» – всех покорила. Но папа категорически восстал против. Расстроилась, конечно. Через какое-то время папа приносит мне балетные туфельки. Я исчертила весь пол, но освоила пальцевую технику, танцевала все, начиная с «Шахеразады», – почему-то очень любила этот балет. В музыкальную школу отдали в восемь лет. Перед этим целый год ходила в театр заниматься. Мама съездила в Пензу, купила пианино – тогда это было редкостью. Училась в первой музыкальной школе. Преподаватели замечательные: Ева Павловна Сеферова окончила Петербургскую консерваторию, Михаил Акимович Зайдентрегер – представитель московской школы. Я была отличницей, «висела» на доске почета… После восьми классов поступила в училище искусств. Элеонора Рауфовна Закирова (Симонова) только начинала преподавательскую работу, но уже была прекрасным педагогом. Восторженная, эмоциональная, она и лекции так читала: «Дебюсси платонически любил море…» Мы еще не понимали значения слова «платонически», но слушали с восхищением. На курсе учились Рим Хасанов, Райнат Башаров, Салават Аскаров. Мы очень дружили. Участвовали в КВН, увлекались эстрадой, а Элеонора этого не приветствовала. Случился парадокс: от ее восторженности я, наоборот, сникла, «зажалась». Я перешла к Людмиле Владиславовне Горбуновой. Она такая спокойная, размеренная. Элеонора Рауфовна как-то увидела меня в концерте и поразилась: «Ты – Анна Чехова! Как же я тебя проглядела!» Говорила, что по мне плачет Московская консерватория, а сама же не нашла ко мне подход. Во время учебы я и музыку писала. До сих пор в восьмой школе исполняют мою песню, которая стала гимном: «Школа родная, хорошая восьмая!» А стихи сочинила учительница французского языка, которая занималась хором, самодеятельностью. Я пела в квартете. Потом со СТЭМом сдружились, с Мишей Рабиновичем. Участвовала во всех студенческих миниатюрах. Конец 60-х – незабываемое время, прилив сил духовных…
– Как Вы попали на работу в театр?
– Окончила училище – и мне повезло. В театре главным дирижером был Руттер, высочайший профессионал, прекрасный организатор театрального дела, замечательный педагог, художник с титанической трудоспособностью… Мама как бы шутя сказала: «Валерий Дмитриевич, может, возьмете в театр Наташку, она без театра с ума сходит!» Он знал меня, с его сыном дружили. Завел меня в кабинет, поставил клавир «Кармен» – терцет из третьего акта. Я испугалась: как же я сыграю?! Но сыграла. С листа. Он говорит: «Играть ты умеешь, а петь?» Ну, петь я умела…
В общем, стала я работать в оперной труппе театра концертмейстером. Секретарем комсомольской организации была Леонора Куватова. Она подошла ко мне и говорит: «Наташа, мне тяжело. Эта работа по тебе!» Меня выбрали комсоргом, и я работала все годы до вступления в партию. Была комсоргом и в Доме актера. Комсомол тогда гудел! И был очень действенный. Капустники, вылазки всякие, походы… Каждый понедельник брали лыжи напрокат и ехали на Золотую рыбку кататься. Такая жизнь интересная была! Меня приглашали в обком комсомола. Нина Федянина и Талгат Сагитов ведали тогда молодежными делами. Девчонки смеялись надо мной: «Наташка, соглашайся! Представляешь: ты приходишь в театр, тебя заводят в администраторскую или даже в дирекцию, а ты говоришь – нет, я у девочек в гримерке разденусь!»
Приходилось и в хоре работать, когда кто-то заболевал. Долгое время не было арфы, и я переиграла на фортепиано все арфовые партии и в операх, и в балетах. С Юрием Симоновым в «Аиде», с Вощаком – в «Дон Карлосе»…
Когда Нариман Гилязович Сабитов ставил свой балет «Страна Айгуль», он попросил помочь, – в балете не было концертмейстера, Гуля Байкова позже пришла. Я работала с балетом. Артисты любили, когда я классику играла. У меня были и эмоции, и чувство ритма, и любовь к этой музыке. Позже, когда штат набрали, я перекочевала снова в оперу. Я много читала, любила заниматься с вокалистами, рассказывала им о композиторах, операх, книги подсовывала, чтобы понимали, о чем поют, создавали образ. Повезло, что общалась с такими музыкантами, личностями, как Альтерман.
– Кажется, при нем Вы еще девочкой играли Русалочку в опере Даргомыжского?
– Мы были на гастролях в Златоусте, и не приехала Диляра, дочь замечательного танцовщика Фарита Юсупова, исполнительница этой роли. Вечером спевка, ее нет, а завтра спектакль. Исай Моисеевич говорит папе: «Михаил Егорович, а что если вашу Наташу поставить…» Вера Ивановна Кожевникова написала текст диалогов, мы с ней порепетировали. Эльза Сулейманова (мне так нравилась эта балерина, и она меня любила) показала мне несколько прыжочков, движений. Перед спектаклем папа волновался, наверное, больше меня, даже руки у него дрожали. Но я не подвела, все прошло хорошо. Потом я выходила в этой роли в Тамбове, Саратове, Омске.
Но мне хочется закончить мысль о личностях. Вощак, Альтерман, Руттер, Сабитов… Эти люди были талантливы не только в музыке, но и в жизни, общении. Не могу не сказать теплых слов о великолепном оперном концертмейстере Инне Евгеньевне Русаковой, она с первых дней помогала мне во всем. Вся моя театральная жизнь связана с дирижером Гайнетдином Хайретдиновичем Муталовым и Рифгатом Абдулловичем Валиуллиным.
– Когда начали вести концерты, музыкальные гостиные?
– Первую программу я провела в Нижнем Тагиле в 1966 году. Это был выездной концерт, некому было вести. Завтруппой Ида Евсеевна Панкина, тоже интереснейшая женщина, бывший преподаватель немецкого языка, меня уговорила. И тогда я получила первый гонорар в виде безразмерных чулок. Много концертов пришлось вести в Доме актера. У нас была бригада: певцы Морозовский, Башаров, Кочурова, Миронова и я. А потом дирижер Лапиньш поставил программу романсов «Гори, гори, моя звезда!». В премьере Гюлли Мубарякова читала стихи, а во время гастролей так сложились обстоятельства, что ее сменила я. Стихи в основном сама подбирала, перерыв массу поэтических сборников. Это и Пушкин, Тютчев, Фет, и современные поэты, которых я очень люблю: Евтушенко, Рождественский, Вознесенский тогда были на пике славы и читательского интереса. Любила Маяковского. Брат Вадик учился в классе девятом, а мне было лет шесть. Он читал вслух стихи Маяковского, я сидела напротив и стала повторять, он изумился, как быстро я запомнила.
– Как Вы стали помощником режиссера?
– Помрежем была тетя Рая Янтурина. Когда она болела, мне приходилось замещать ее. А тут она собралась на пенсию. Радик Гареев вызвал меня: «Наташа, ты знаешь все от и до, ты выросла в театре, тебе будет нетрудно». Я испугалась: такая ответственность, командовать людьми – нет, ни за что! Мама с папой тоже свое слово сказали. В общем, уговорили. Инструмент совсем бросать не хотелось, мне разрешили оставить несколько спектаклей. Но возникло еще одно обстоятельство: в театр стали приходить молодые, крепкие пианистки, а мне не хотелось быть хуже, плестись в хвосте. На новой работе освоилась моментально. Была молода, энергии хоть отбавляй. А главное – нравилось мне все это, и театр я очень любила и сейчас люблю.
– Какие качества нужны, чтобы быть помощником режиссера по ведению спектакля?
– Некоторые думают: что там особенного – звоночки дал, занавес открыл… Не так все просто. Во-первых, приходя в театр, ты должен забыть все свои заботы, болячки, проблемы. Это никого не должно волновать. У тебя на лице – улыбочка, «дорогие мои»… К кому бегут за помощью – к помрежу, кому жалуются – помрежу, у кого плачут на плече – у помрежа, туфли не принесли, оборка порвалась, пуговица отскочила – без помрежа не обойтись. Столько лет проработав в театре, я хорошо изучила актерскую душу. Они так ранимы, чувствительны, обидчивы. Я никогда не сделаю замечание во время спектакля. Потом ты можешь высказать. И то не всем. Некоторые воспринимают в штыки. Им лучше не говори. А кто-то, наоборот, прислушивается. С монтировщиками умею ладить. «Ребятки, то-то надо сделать», – никогда не откажут. Замечание стараешься сделать мягче, деликатнее. Людей много, все разные, надо быть психологом. Тяжело. Домой придешь – господи, неужели выдержала? К тому же сейчас нет суфлера. Я говорю всем: я не суфлер! Но кто же подскажет, если не я! Кто-то подойдет с мольбой: Наташка, я без тебя никак, подстрахуй, пожалуйста… Разве откажешь? Подсказываю. Тем более что я почти все наизусть знаю. За столько лет… Многие постановки с детства в голове сидят. Помрежем работаю 20 лет, а в театре – с 1969 года.
– За это время перед Вами прошли все звезды оперного. Кто особенно запомнился, поразил, произвел впечатление? Как актер, как певец, как личность…
– Магафур Хисматуллин – я его обожала. Это действительно актер! Мидхат Галеев. Бану Валеева. Магафура Салигаскарова. Потом из других городов много артистов стало приезжать. Альтерман привез с собой великолепных певцов: Кокурин, Апалькова, Вернигора, который в Большом театре потом пел. Незабываемы Торик, Голубев, Ивашков, Ланда… Молодые, красивые, с сильными голосами, что-то новое в театр привнесли. А потом – те, с кем вместе выросли: Салават Аскаров, Райнат Башаров, Ляля Ахметзянова. Конечно, неповторим Радик Гареев. Очень люблю нынешнюю молодежь. По мере возможности стараюсь помочь, подсказываю – где выйти, как веер держать, как ходить, другие детали… К сожалению, этому сейчас не учат.
– Из молодых кого выделили бы, кто в самом деле надежда Башкирского оперного?
– В первую очередь – Галя Чеплакова. Затем Люба Буторина. Ильгам Валиев. Из Артура Каипкулова что-то начинает вырисовываться. Очень люблю Ларису Ахметову – настоящий профессионал. Люблю людей, которые подходят к своему делу по-настоящему. Начиная от ресничек, грима и кончая текстом, с которым выходишь на сцену. Папа, например, обожал Диму Ремаревского и говорил: «За такой голос, тембр прощу ему растопыренные руки, потому что это все равно князь Игорь!» Можно простить, говорил папа, и неритмичность, и неточную ноту, если есть органика, если актер знает, о чем поет, так что мурашки бегают по телу и сердце начинает сильнее биться. Это актер, это певец. У нас, к сожалению, сейчас много формальности. Разумеется, много зависит от денег, но не всегда о них надо думать в первую очередь. А у нас зачастую все упирается в них. Заплатят – спою, а не заплатят… Не должно быть у актера такого. Не должно! Я иногда ворчу, почему меня ставят туда, где должен другой работать. Но делаю, потому что НАДО. И никогда не спрашиваю, заплатят ли мне.
– Как сложилась у Вас личная жизнь?
– Вышла замуж за артиста балета Бориса Касьянова. Выпускник Пермского училища, он танцевал в нашем театре. Недолго работал, уехал в Пермь, а я отказалась уезжать из Уфы, бросать маму с папой. На том и разошлись. Как-то все прошло без особых страданий. Наверное, потому что была увлечена театром, общественной работой, воспитанием сына Стаса. И он радовал меня. Хорошо учился в школе, окончил геофак БГУ. Был отрадой, утешением для дедушки с бабушкой. К сожалению, у Стаса семья тоже не сложилась. Но у нас – Миша. Я обожаю внука. Сейчас в пятом классе учится, до этого был отличником. Он лидер по натуре, умеет контачить с ребятами, его слушаются. Увлекается спортом: хоккей, футбол.
– Пытались приобщить его к музыке?
– Насильно не навязывала. Но до сих пор папины ученики убеждают: его надо отдавать на валторну. Я его не тороплю, с возрастом придет… В театре любит бывать, смотреть спектакли рядом с бабушкой. Я бы хотела, чтобы у него была стабильная профессия, потому что ничем другим мы ему не можем помочь. Уверена, в руках папиных учеников он не пропадет. Если он станет хорошим музыкантом, продолжит папино дело, я буду счастлива.
– Профессии помрежа можно обучить?
– Помреж – штучная профессия. Здесь нужны по-настоящему театральные люди, со знанием музыки, нот… Желательно быть литературно подкованным, чтобы можно было что-то подсказать. Обычно это бывшие актеры, певцы, музыканты.
– Можно сказать, что во время спектакля помреж – фигура номер один?
– Нам еще говорят: с шести часов вечера – ты директор сцены!
– Наталья Михайловна, помните, в «Литературной газете» была рубрика «Если бы я был директором»? Если бы Вы были директором театра, что бы сделали в первую очередь?
– Мне больше подошла бы рубрика «Если бы я был волшебником»! Сейчас в театре не хватает чувства единой семьи, искренности, дружбы, невзирая на ранги и звания… Я бы хотела, чтобы вернулись старые добрые времена, когда люди любили друг друга, творчество, свою профессию… Чтобы светлое впереди заблистало!