5+

Игорь ТОПОРОВ
              Окончание. Начало в № 49 (973) от 9 декабря 2015 г.
– Никуда в каникулы отдыхать не едете?
– Каникулы?.. Отдыхать?..
– Ну там дом отдыха…Лыжный курорт?
«Курорт? Ну это уж слишком… Какой там к черту курорт! – злобно заметил про себя Андрей Петрович. – Если владею английским, значит, выеживаюсь на слаломах…Может, еще губы перламутровой помадой, чтобы не сохли?! В Голландию, на цветочную плантацию…Гидрато-фосфато-карбонато- фосфорные удобрения сублимировать». Он был свято убежден, что весь мир обязан знать о его подлинном состоянии дел. И нередко в последнее время от обиды на минуту-другую он замолкал, на вопросы не отвечал. Но быстро брал себя в руки. Правда, увы, не всегда. Но на сей раз он умом отчетливо понимал, что ни ребенок, ни взрослые люди, ни в чем не виноваты. К тому же Надю он знал уже восемь месяцев. От сознания неудобства за чересчур затянувшуюся паузу, он тоном сверхвежливости ответил:
– Да какой там курорт, Надя!
– А вы завтра могли бы прийти к нам? Я хочу и в каникулы позаниматься. Не хочу материал подзабывать.
– Как обычно, в восемь вечера?
– Да.
– Договорились.
– До свидания.
– До встречи, Надежда.
Не то чтобы наш герой на физическом уровне ощущал свой возраст. Просто с некоторых пор он стал чуть меньше скакать от восторга. Но одно бесспорно: звонок Нади был своевременным. Он внес необходимое равновесие во все. Андрей Петрович чисто механически достал из пачки вторую сигарету, но курить уже не хотелось. Уже несколько умиротворенно взглянул Андрей Петрович на свой до слез любимый мобильник, и с удивлением заметил: над трубкой мобильника вздымались следы дыхания Нади. Они прямо у него на глазах обратились в прозрачную розочку с розоватыми бликами, исходящими от Пироскафа, застрявшего во льдах, казалось навсегда. Но в самой розочке сияла сама бесконечность жизни. Дыхание, облегчающее страдание. Урок английского перед Рождеством! В этом что-то есть! Хотя он уже благополучненько забыл, когда вообще ощущал Рождество 7 января. Не зря немцы говорят: «Die Vorfreude ist die beste Freude» («Ожидание – лучшая радость»). «Как это верно!» – помимо его воли вырвалось у него.
3 января
Проснулся он рано и сразу же об этом пожалел. Шел восьмой час утра. Ночь упорно не хотела уступать свои права. Однако ложиться снова уже нельзя. В последнее время он все более ощущал гнетущее чувство, когда вставал не в столь раннее время, в какое бы хотелось. Лев Толстой считал преступлением сон до 10 часов утра. Когда-то давно Андрей Петрович обратил на эту мысль внимание. Было ему тогда шестнадцать. С одной стороны, конечно, подобное мнение одного из мировых титанов не могло у него вызвать насмешливую реакцию, но, с другой стороны, молодость всегда снисходительнее к тебе, чем мнение авторитета.
И вот миновали годы. Ему временами кажется, что в один прекрасный день, он, подобно герою Вашингтона Ирвина – Рипу Ван Винклю, возьмет да проснется…через 20 лет! А собственно говоря, чего ему теперь бояться, если он однажды уже проснулся через эти самые 20 лет? «Нет! Нет! Не хочу других 20 лет сна! Я их уже не вынесу», – так все его существо сопротивлялось – коршуном витающему над ним скепсису. «Рип Ван Винкль» – единственное произведение мировой литературы, от которого у него буквально леденела кровь. Такое с ним дважды случилось в студенческие годы. После двух прочтений результат был один и тот же. Самое странное заключалось в том, что в третий раз он боится читать это произведение. Главная причина в том, что он боится, что кровь у него уже леденеть не будет. А означать это будет то, что он навсегда второй Рип Ван Винкль! Хуже. Тот хотя бы был нужен одной женщине. А он только своим родителям. И не оттого, что сам так уж сильно виноват. Просто за все свои, порой героические старания, он получил всего-навсего сегодняшний день. Кому это все было надо? Ответа в природе нет, его нет вообще. Никто не виноват. Так случилось.
А он и вправду заснул в 199…? Наверное. Андрей Петрович не особо бы решился оспаривать этот факт. Он начал усиленно напрягать память. Да, вроде до нынешних, почти пятидесяти лет, он что-то делал. Некоторые эпизоды он вспоминал даже не без удовольствия, но истина перевешивает все. Прошлое есть прошлое. Вспоминать прошлое хотелось все меньше. Воспоминание напоминает лаву эмоций, расплавляющую человека даже со стальной волей. Для нашего героя сейчас воспоминания означали бы то, что он оказался на том самом месте, откуда на него обрушила всю свою мощь сейсмически опасная зона. В ней весь гнев упрека: «Мог сделать, но не сделал». Уж лучше услышать мат.
Андрей Петрович в порыве поднялся, взял листки бумаги с химическим текстом и начал с какой-то странной жадностью охотника их рассматривать. Белоснежная бумага вдруг обратилась на его глазах в белое безмолвие, а слова текста, которые необходимо переводить, в диких черных кабанчиков, дразнящих охотника безмерно огромным своим числом. Но, как говорится, глаза боятся, а руки делают. У него тоже в руках оружие – пишущая ручка. Откладывать на потом уже ничего не хотелось, хотелось только одного: чтобы, как прежде, леденела кровь от Вашингтона Ирвина. Это означало бы, что он и Рип Ван Винкль – не одно и тоже. Все, хватит. К черту, к дьяволу. Надо работать.
Андрей Петрович работал, не разгибая спины. Брызнувший на бумагу багряный цвет утра даже несколько приветливо обозначил первые результаты охоты. Но это была не просто кровь добычи, но и его кровь жизни, на время обратившаяся, казалось, в багряные гроздья винограда да в сказочный красный цветок.
Потом бумага снова побелела, но слова – кабанчики уже перестали быть теми черными чудищами.
Прошло время. Бумага начала все более синеть. Он, наконец, поднял глаза: уж вечер близился в неотвратимой своей суровости. Но суровость его уже не страшила: впереди встреча с Надей. Андрей Петрович продолжал работать. Он поймал себя на мысли, что забыл включить свет. И включил. Стало как-то необыкновенно светло, точно огромный морозостойкий светлячок впорхнул в квартиру. «К чему бы все это?» – на уровне подсознания задался он вопросом, но тут же обо всем забыл и снова погрузился с какой-то странной радостью в работу. Такое случается с человеком, даже попавшим в ситуацию Андрея Петровича. Жизнь как будто поворачивается к тебе лицом. Это как Бабье Лето. Все поражает тебя своей приятностью. Но истина вспоминается быстро. Правда, польза от нее нередко вызывает вопрос. Само по себе самокопание пользы не приносит. Итоги разочаровывающие. Самое забавное то, что химический текст снисходительней философии. Он всем своим добродушным видом говорит тебе, что ты переводить можешь. Он никогда тебе не напомнит о возрасте. Здесь стоит тебе лишь проявить упорство, и он твой.
Андрей Петрович снова взглянул на часы. 19.00. Он годами шел к тому, чтобы идеально точно угадывать время. Пора собираться в дорогу. Он чисто механически достал из холодильника остатки мяса, предназначенные для Смоуки. Пока Смоуки поглощал мясо, Андрей Петрович выскочил из квартиры и закрыл дверь на ключ. Теперь кот не сбежит.
Итак, половина текста уже переведена. Это немного радовало. Впереди занятие с Надей. На хлеб с маслом и еще на кое-что он заработает.
Выйдя из квартиры, он совершенно рассеянно взглянул на следы битых бутылок из-под водки и пива по всему подъезду. Это, конечно, всегда пакостит настроение, но ведь впереди улица, а за ней свобода выбора.
Дверь ему открыла Любовь Федоровна. Они обменялись приветствиями и поздравлениями по случаю Нового Года. Выскочившая из соседней комнаты Надя была во всем похожа на андерсеновскую Герду. «Странно, я как-то раньше этого не замечал, – заметил про себя Андрей Петрович сразу после того, как ответил на ее приветствие. – Она и есть Герда».
Перед самым началом занятия почему-то вспомнился Твардовский:
Только в руки взял трехрядку,
Сразу видно, гармонист:
Он сначала для порядка
Бросил пальцы сверху вниз.
И он бросил, от начала до конца прогнав с Надей текст 20 урока. Чтение и перевод текста с английского и с русского на английский. Потом, вспомнив свое далекое музыкальное прошлое, он решил бросить «пальцовку» снизу вверх. То есть, все было сделано то же самое, только с конца учебного текста до начала. Чтение и перевод текста затем с какой-то лебединою плавностью перешли в устную беседу. Беседовали они по-английски долго и ясно. Со стороны могло показаться, что идет репетиция спектакля, а не обычный плановый урок английского. Надя говорила как-то особенно без запинки. Даже казалось, что все это начало чего-то нового и интересного. «А что, собственно, должно произойти? Уже произошло. Хорошо, конечно, что успел перевести пять полноценных страниц с альбомный лист форматом. Осталось пять таких же страниц. Хорошо то, что происходит сейчас. Что же еще должно произойти такого?»
Урок подходил к концу. Сейчас будет все, как обычно. Он уйдет до следующей встречи. «Сегодня я совсем неплохо поработал», – поневоле подумал он, а затем произнес свою дежурную фразу: «Ну, Надя, на сегодня все». Поднялся и пошел, но тут его остановила Надя:
– Андрей Петрович, я хотела вам сказать… В общем, Мария Сергеевна велела нам в каникулы выучить английский стишок.
– Мария Сергеевна – ваша учительница?
– Да.
– А стишок из учебника?
– Нет. Она нам сказала: «Вы уже достаточно много знаете, чтобы найти самим то, что вам нужно». Мы все удивились, что она при этом ничего не сказала про Торфянникова. У него еще ничего, кроме пары по всем предметам, не было.
– Хулиганит?
– Еще как! Он даже учителей дразнит! «Бе-бе-бе!»
– Н-да-а, ничего не меняется. Ладно, Надежда, будет тебе стих. Но у меня появилась одна идея. – Его осенило, но он не знал, как об этом сказать своей юной ученице. – В общем, мы его сочиним вместе.
Надя подумала, что учитель шутит и недоверчиво взглянула на него. Но, поняв, что он не шутит, удивилась пуще прежнего. Новая идея приходила к Андрею Петровичу точно также постепенно, как багряный рассвет зимним утром, отодвинув после мучительной борьбы тьму. А после этого наступил ясный день. А дело вот в чем: если он просто отыщет для своей ученицы нужный стишок, то это нарушит всю идею. Не будет сделано что-то более важное. Он понимал, что это бред, но ему почему-то в эти считанные секунды показалось, что ее слово растопит лед и выведет Пироскаф на свободу. Именно в этой идее и бесконечность жизни.
Он кашлянул от волнения и продолжил:
– Тут, Надя, вот в чем дело: сначала я сочиняю русский вариант, а потом мы вместе разучим английские слова. Перевод каждого слова на английский я приготовлю. На это, я думаю, много времени не уйдет. При твоем уже уровне подготовки…ты сможешь перевести стишок, как надо.
У Нади поначалу был такой вид, точно ей доверили управление космической ракетой. Сначала она не знала, что ответить, но некоторое время спустя, уже каким-то, незнакомым прежде, тоном спросила:
– А если не получится?
– Получится. А если что не будет получаться, то для чего же я здесь?
– А что мне Мария Сергеевна за это поставит?
– Я бы тебе поставил пять с плюсом. Думаю, Мария Сергеевна сделает то же самое.
– А за что, если я не смогу закончить все сама?
– За те строчки, которые у тебя получатся. Да и запомнишь наизусть все сама. Чем не твоя заслуга?
Надя снова задумалась. Было видно, как сегодняшним утренним рассветом пробуждался ее интерес к чему-то новому и незнакомому. Андрей Петрович, понимая, что вызвал у нее столь сложную гамму чувств, не мог не сказать следующее:
– Надежда, дело добровольное. Все намного проще. Я найду готовенький английский стих. Прости, если что-то не так. Пожалуйста. Мне просто показалось…
Ее реакция была неожиданной:
– Нет, нет, я хочу это сделать! Только вдруг Мария Сергеевна узнает, что у меня не получилось?
– А мы, Надежда, Марии Сергеевне об этом ничего не скажем.
– Ладно, спасибо. Тогда вы придете в пятницу?
– Да, конечно. Как скажете, miss Nadezhda. Это будет 6 января?
– Да, 6 января, – это была Любовь Федоровна. Он не заметил, как она подошла. – Ну, говорите, о чем после урока секретничали?
Надя как-то особенно по-детски хитро улыбнулась и ласточкой взметнулась вверх – она уже четыре года занималась гимнастикой. Наш герой стоял неподвижно. Точно уловив его настроение, Надя сказала своей бабушке:
– Узнаешь обо всем. Пока секрет. Ты где деньги для учителя оставила?
– Да вот они. Возьмите. Может, вы мне скажете, о чем таком интересном вы здесь договорились? У меня странное какое-то чувство.
– Тебе все расскажи, баба Люба. Сама-то мне всегда обо всем рассказывала?
– Так я, Надя, сейчас не у тебя, а у учителя спрашиваю. Верно, Андрей Петровтч? – Видя, что он не знает, что ответить, она добродушно добавила:
– Ладно, не мучайтесь.
Прежде чем зайти домой, он купил себе пачку «Мальборо», а «Уискас» – Смоуки. «Теперь бы не перепутать, кому что, – не очень нервно улыбнувшись, подумал он. – Как там, в старом кино: детям мороженое… » Ни о сочинении русского стиха, ни о переводе думать не хотелось.
Только на какую-то долю секунды его кольнула мысль, не должен ли он кому чего. Нет, ни государству, ни кому бы то ни было еще он ничего не был должен. Он платил порою последние крохи, в ущерб себе, и делал это с завидной регулярностью, но никогда никаких долгов не имел. Вот и на новогодние каникулы он остался без денег, потому что счел для себя невозможным быть должным государству. Вот оно, старое воспитание… Он даже заново сделал открытие самого себя. Оказывается, он ни на минуту не забывал ни о чем главном. «Слава богу!», – от этих его слов Смоуки как-то резко поднял голову и минуты три решительно не сводил с него глаз. Он на время точно забыл о своей пище. Потом со спокойным достоинством продолжил свой ужин.
6 января
Прошло три дня. Наступило 6 января. Работа над переводом как-то остановилась, стих еще не был готов. Дела обстояли неважно. Странное дело: вроде сочинительство было его любимым делом, но сама мысль о том, что пора бы уже начать сочинять, его приводила в тоску неописуемую. О, сколько замыслов его из-за подобной тоски было в свое время похоронено.
Опять утро с его долгой теменью. Но делать нечего. До самого наступления рассвета не очень ему было понятно, о чем вообще будет стих. Хотя образ бунинской Ольги Мещерской он видел впервые в жизни, как нельзя более отчетливо.
Наш герой взглянул на свой мобильник, точно ища в нем ответ на все свои вопросы. Андрей Петрович нервно схватил ручку и листок бумаги, и начал писать:
За то, чтоб ночь сменилась днем,
И ожили цветы кристаллов,
Но от дыханья твоего,
Но, – и растаявшей, ей, мало, –
С собою забрала его
Предтечей быть из ничего.
Как это ни странно, впервые он не зачеркнул ни одной строчки. Обычно от исправлений его бумага была чернее ночи. А тут…
Теперь осталось дать перевод каждого слова на английский, аккуратно проставить после каждого слова транскрипцию и…к занятию он будет готов.
На секунду сердце его замерло. «Господи, а времени-то сколько сейчас?!» – он поднял глаза на окно, а за окном темень такая, точно три часа ночи. Он судорожно схватил свой, столь единственный и неповторимый мобильник, и взглянул на его экран: те же 19.00, что и три дня назад. Угадал как раз! От сердца отлегло. В самом деле, разве он мог обо всем забыть? Это у него уже профессиональное.
Собрался он, как всегда, по-армейски стремительно.
Внезапный, невесть откуда взявшийся раскат грома, остановил его. На секунду в комнате стало черно, как на улице, и лишь удар молнии уравновесил все. Страшно было другое. В ту долю секунды он отчетливо разглядел лицо офицера, стрелявшего в Ольгу Мещерскую. Оно было очень злым. Даже наш герой удивился. Видал он злые лица, но это…Офицер вытянул руку, а дуло пистолета смотрело нашему герою прямо в лицо. Но скоро все исчезло и встало на свои места: мяуканье Смоуки вернуло его в реальность. Андрей Петрович взял его на руки, отнес в спальню и закрыл плотно за собой дверь. «Все, теперь никуда не сбежит. Нет, это все уже просто невыносимо. Черт знает, что уже мерещится! Да нет, видно разгулявшаяся по планете война уже не так далеко, как кажется. Непонятно только, почему она именно ко мне явилась в гости? Бог с тобой, ведь все уже закончилось», – с таким роем беспорядочных мыслей он вышел из дома.
По случаю праздника Любовь Федоровна расставила чай и конфеты на столе. Не просто расставила, но и убедительно попросила Андрея Петровича очистить все содержимое на столе. Он скушал пару конфет, не более. Надя, уловив с математической точностью всю степень его нерешительности, решила ему помочь:
– А что это вы ничего не едите?
– Как же, Надя, вон две конфетки съел. Может, вместе все скушаем?
– Так ведь вам же бабушка поставила все это.
– А как же нам быть тогда с нашим уроком?
– Так я думаю, что мы успеем все.
– Я, Надежда, все доем потом.
– Ну, смотрите.
Рука его едва заметно дрогнула. В этой трогательной внимательности Нади было что-то для него неправдоподобное. Она, Надежда, всегда как-то вовремя приходит к нему на помощь. Он пытался вспомнить, когда нечто подобное происходило с ним в жизни в последний раз. Он пристально взглянул в лицо своей юной ученицы, хотел сказать что-то необыкновенное, но не смог. А почему, он не знал. А она, казалось, знала, потому что весь вид ее был на новых кругах воплощением какого-то твердого слова. Как у героев Гайдара из его, теперь уже столь далекого детства.
Пора, пора показывать ей стих.
Он показал.
Она была в восторге. Он – нет. Ему не очень нравилось собственное творчество, поскольку без слез не мог вспомнить, в каком восторге он был от него 20 лет назад. Вот жизнь ему за это и отомстила. И что теперь?
Надя посмотрела на него очень внимательно.
– Да, да, Надежда, извини, начинаем.
Освоить быстро новые слова не составило ей большого труда. Все шло по плану. Открытым оставался вопрос: когда же ей дать команду для начала перевода? Этого делать не пришлось. Надя сама вполне успешно распределила свое время. Ее учитель даже испытал некоторую неловкость: а зачем он теперь вообще?..Чушь. Его помощь все равно понадобится.
Надя, не обращая ровно никакого внимания на его внутренние мучения, с каким-то недетским рассудительным спокойствием делала свое дело. Андрей Петрович, между тем, нервничал с каждой минутой все больше. У Нади в подобного рода работе не было ровно никакого опыта. Перевести сие даже ему было непросто. Втянул ребенка черт знает во что! А если случится конфуз, и она провалится? Нет, не должна. Он верил в свое природное пророческое чутье. На уровне подсознания он уже давно понял, что его ученице можно было поручить такое дело. Но страх перевешивал все. Он закрыл глаза. А вдруг с сегодняшнего вечера он не сможет больше смотреть в глаза ни одному человеку? Нет! Это невозможно. Неужели же за столько лет работы он так и не научился понимать суть своих учеников? Не он ли прожужжал все уши взрослым людям, что у него никогда не было плохих учеников? Он был здесь искренним, он никогда не подумал плохо ни об одном из своих подопечных.
Надя внезапно бросила ручку на стол. Андрей Петрович вздрогнул, точно целый снаряд разорвался рядом с ним. Он нервно вскинул голову, и каким- то новым для себя шепотом, спросил:
– Что, Надя, плохо?
– Нет, думаю, нет, Андрей Петрович. Сколько осталось до конца урока?
Он взглянул на свой мобильник:
– Пятнадцать минут. А ну-ка, ну-ка, быстро листочек мне покажи! Прости за все! Пожалуйста.
Надя мило улыбнулась, глядя на мучения своего учителя. Дрожащими руками он взял в руки столь драгоценный листочек. Сначала он закрыл глаза так, точно его пришли бить. «Черт! Черт!» – шептал он про себя. Потом он столь же внезапно открыл глаза. Перед ним был текст:
For the night’s giving way to day
And crystalls’ flowers’ enliving
Owing to your light breath
And the night melting took away
It then its power aggrieving
(За то, чтобы ночь давала дорогу дню,
И оживление цветов кристаллов,
Благодаря твоему легкому дыханию,
А ночь, тая, забрала
Его затем, его силу расстраивая)
Он взял, несколько успокоившись, ручку, и продолжил:
Of nothing, let before gloom’s death,
Become precursor of true wealth.
(Из ничего, пусть перед гибелью мрака,
Чтобы cтать предтечей подлинного богатства).
Все! И время истекло. Он встал и пошел к выходу. Но Надя его остановила:
– Андрей Петрович! Вы деньги забыли взять!
– Ах, да!.. Спасибо, Надя.
– И еще… Баба Люба!
Вышла Любовь Федоровна:
– Чего тебе, Надюша? Деньги для Андрея Петровича я оставила у тебя.
– Да я не о том. Ты приготовила конфеты и пирожки с печенью для Андрея Петровича? Помнишь?
– Надя, может, не надо? – взмолился наш герой.
– Надо, Андрей Петрович, надо! – ответила за Надю Любовь Федоровна.
Он вышел на улицу с каким-то тихо-торжественным чувством. Вместе с расчетом в кармане, в руках он держал пакет с конфетами и пирожками с печенью. Продукты в Сочельник тоже были не лишними. Наш герой, конечно, чувствовал какое-то внутреннее неудобство, он никогда, даже в мыслях, не признавался себе в таких случаях, что продукты тоже не помешают, но на сей раз он решил быть правдивым перед самим собой до конца, ибо холодильник его был пуст. Что будет завтра, думать не хотелось, он был счастлив сегодня.
Над предрождественской улицей воцарилась уже не обычная, чернильного цвета тьма. Ночь была сиреневой. И не просто сиреневой. Минут через пять она начала обращаться в сплошной сиреневый сад с серебряными листиками. Эти листики от сияния звезд, здесь, на земле, обращались в серебряных ангелов. У каждого из них была своя серебряная дудочка. Все ангелы, не сговариваясь, играли одну и ту же рождественскую мелодию. Цветки сирени, точно проснувшись от спячки, сорвались со своих сиреневых веточек и закружились в едином хороводе. Что это такое?! Андрей Петрович глядел то на небо, то на землю, то наоборот. Разница между небом и землей как будто стерлась. Что- то снова заставило его взглянуть на небо и остановить на нем свой взор. И что же он увидел? Гигантскую серебряную борозду в форме гусиного пера. Луна все более обретала форму Пироскафа. Тут вспомнишь Гете: «Продлись, очарованье». Он как- то особенно охотно поверил, что строчка Гете действительно продлит жизнь всему лучшему на земле. Ему показалось, что он отчетливо видел, как в сборнике Баратынского стихотворение «На смерть Гете» сменилось другим – «На жизнь Гете». В сборнике, о чудо, он не увидел дату смерти русского поэта. Стояла только дата рождения. Ему видится, как поэт творит новые страницы сейчас. Он это видит воочию. «Так вот откуда эта сиреневая ночь, эти серебряные ангелы, посылаемые небом на землю! И это все от Надежды? Да. Поэты возвращаются». Он увидел это каким-то безошибочным чутьем. Значит, такое произошло и с другими классиками, в том числе и с Буниным. И Ольга Мещерская жива?
Где-то в стороне послышались голоса подгулявших женщин и мужчин. Но они не нарушали общей гармонии. Он и они – единое целое. Ему, как и им, не было никакого дела до текста по химии на английском. Правда, он предпочел бы почитать по-английски Джорджа Гордона Ноэля Байрона. Но текст по химии не отпускал. К тому же он, придя домой в тот вечер, не решился открыть ни одного классика, боясь нечаянно, по привычке, вновь натолкнуться на дату смерти кого-то из них.
7 января
Он закончил перевод текста. Наконец. В ушах ликованием звучит Рихард Вагнер. «Полет Валькирии». Рождество клонилось к концу. На часах без пяти полночь.
11января
Три дня прошли никак? Нет, как. Пироскаф стронулся с места и пошел дальше. Пироскаф поэтов. Это радовало. Особенно в день, когда надо было возвращаться на работу. Двух вещей боялся сегодня Андрей Петрович более всего: открыть сборник Баратынского и звонка от этой Ирэн. Опять дата жизни и смерти поэта? Опять стихотворение «На смерть Гете»? Наверняка все так и будет. А, может, нет? «Может, нет», – услышал он, – «Если перестанете пренебрежительно относиться к людям» – услышал наш герой за своей спиной, и не заставил ждать себя с ответом: «Опять ты, Другое Я?» – «Да» – «Я же тебя просил!.. Господи! Это же Ирэн! Мобильник звонит! Опять все по-старому!» – «Нет, взгляните на экран. Это во-первых. Во- вторых, сэр, чтобы стало легче на душе, позвоните шефу первым. Мол, работа сделана. Ведь это так просто – жить без страха».
Другое Я куда-то внезапно растворилось. Может быть, оттого, что наш герой начал терять страх. Он взял трубку:
– Любовь Федоровна?
– Да, Андрей Петрович! Наде поставили 5+.
– Я счастлив!
– Спасибо вам.
– Да за что, помилуйте!
– Это же ваша заслуга!
– Ну, мне положено помогать ученикам. Да и Надя сама умница.
– Она немного переживает, что не все до конца перевела.
– Что за чепуха! Она сделала все, как надо! Да и выучила она все сама.
– Спасибо вам. Приходите в ближайшую пятницу. Как обычно, в 20.00.
После разговора с Любовью Федоровной он набрал по мобильнику номер Петра Петровича, своего шефа, и сообщил, что выезжает в офис с переводом прямо сейчас.
Что-то в жизни изменилось. Пироскаф обязательно вернется. Потому что нельзя было уже не ощущать возвращенного легкого дыхания.

Подготовил Алексей Кривошеев.

 
По теме
25 марта  2024 В промежутке времени с 11:00 до 18:00 на 3-4 часа будет произведено отключение электроэнергии по адресу: н.п.
22 марта  2024 В промежутке времени с 10:00 до 18:00 на 3-4 часа будет произведено отключение электроэнергии по адресу: н.п.
В промежутке времени с 10:00 до 17:00 на 3-4 часа будет произведено отключение электроэнергии по адресу: ул.
Совет по качеству - ГБУЗ РБ ГКБ №13 28 марта в ГБУЗ РБ ГКБ № 13 г. Уфа состоялся 34 Совет по качеству.  Понятие «качество» многогранно.
ГБУЗ РБ ГКБ №13
Конкурс чтецов выявил много одарённых студентов-медиков, влюблённых в поэзию. - Красное Знамя 21 марта в Нефтекамской городской больнице совместно с будущими коллегами из Нефтекамского филиала Бирского медико-фармацевтического колледжа прошёл праздник, посвящённый Всемирному дню поэзии.
Красное Знамя
ПОЗДРАВЛЯЕМ! С Юбилеем!!! - РКИБ Сегодня у нас аж целых два юбилея - у заведующего инфекционным отделением №2, врача-инфекциониста Розы Зуфаровны Гумеровой и Алёны Наиповны Бургановой – врача-инфекциониста, к.м.н., доцент кафедры инфекционных болезней БГМУ.
РКИБ
"Учитель года Башкортостана" 2024 года! - Отдел образования 28 марта в концертном зале "Башкортостан" состоялись церемония закрытия и завершение Республиканских конкурсов: "Молодой учитель года", "Учитель татарского языка и литературы",
Отдел образования
Мелким бесом «Чичиков» внедрился в НМТ… - Вечерняя Уфа В Национальном Молодежном театре РБ имени Мустая Карима 5 апреля пройдет премьера спектакля «Брат Чичиков», в основу которого положено знаменитое произведение Николая Васильевича Гоголя «Мертвые души»,
Вечерняя Уфа